Russian English

О Путине, остатках советского мышления и свободе нации

Мирослав Маринович

Вице-ректор Украинского католического университета (УКУ), правозащитник и религиовед, основатель Украинской Хельсинкской группы Мирослав Маринович — один из тех людей, кого считают моральными авторитетами эпохи. Он же скромно называет себя оптимистом и счастливым человеком, поскольку Украина, за которую он боролся начиная с 70-х годов, на его глазах обрела государственность, независимость и свободу.

Маринович рано стал диссидентом: в 27 лет он уже был среди основателей Хельсинкской правозащитной группы, а через год за самовольное чтение со сцены Киевской консерватории стихотворения Тараса Шевченко Заповiт его отправили на семь лет в лагеря строгого режима и еще на пять лет в ссылку.

Позже в своей книге Евангелие от юродивого Маринович написал, что в лагере, несмотря на все лишения, ему было намного легче, чем, например, в советской армии. Парадоксальным образом свободных людей в СССР он нашел за колючей проволокой, а не вне ее.

В 90‑х Маринович занимался правозащитной деятельностью, участвовал в общественных организациях и при этом многократно отказывался от политической карьеры и известности.

Сегодня 66‑летний религиовед занят любимым делом — работает со студентами и формулирует собственное, глубоко религиозное понимание происходящих в Украине процессов.

Мы встречаемся в главном корпусе УКУ во Львове, в маленькой комнате на чердачном этаже здания. В его кабинете, заваленном книгами и фотографиями, пахнет хорошим свежеприготовленным кофе. Радушно предлагая традиционный львовский напиток, Маринович придвигается ближе к столу и погружается в беседу.

Майдан и война — это очередной этап роста в свободе. Естественно, мы сталкиваемся в этом процессе с болезнями роста. Революция достоинства дала нам национальную солидарность — люди пришли на площадь каждый сам по себе, а вернулись с площади нацией. Но мы все еще не до конца понимаем свободу и не умеем ею пользоваться.

Это долгий и сложный процесс, мы же хотим все и сразу, и это выливается в разговоры о третьем Майдане. Я уверен, что в нашей власти нет врагов украинской государственности, а значит, нет и необходимости в бунте. Майдан — это наше свободолюбие, но не наша демократия. Сегодня мы должны научиться создавать настойчивые политические группы, отстаивать свои интересы.

Частая смена власти при этом не должна нас пугать. Во времена испытаний и кризисов правительства меняются быстро, потому что меняются потребности людей. Например, в послевоенное время Италия меняла власть каждые полгода, и над страной тогда смеялась вся Европа, но это был важный этап роста в достижении свободы.

Создав нацию за год, теперь мы должны ее модернизировать. А это означает избавиться от советской патерналистской модели управления. Нынешнему правительству это пока дается с трудом — они хотят сами всем все дать. Но в стране, где идет война и разрушена экономика это невозможно. Нужно отпустить людей и честно сказать: мы не можем вас обеспечить, но создадим условия, чтобы вы помогли себе сами.

Меня абсолютно не пугает появление в Украине нескольких центров политического влияния. Главное, чтобы они не делили страну вопросами цивилизационного выбора — между Россией и Европой. И еще я задаюсь вопросом, нет ли в народной поддержке экс-губернатора Днепропетровской области Игоря Коломойского все тех же проявлений патернализма: мол, кто‑то сильный решит проблемы за нас? А может, тем же принципом мы руководствуемся в нашем европейском выборе? Раз СССР и Россия дискредитировали себя, то мы пойдем в ЕС?

Каждый раз, вырастая в свободе, мы должны задавать себе эти вопросы. Иначе велик риск выбрать Европу, не понимая, что мы выбираем.

Напрасно вы думаете, что советское мышление есть только на востоке страны, но не на Галичине. Например, мусорная люстрация — люди с радостью бросились вершить самосуд над плохими чиновниками, бросая их в мусорные контейнеры. И это после революции достоинства, где мы боролись против унижения человека, за верховенство права.

Мне в ответ здесь, на Галичине, говорят: вы что, наших судов не знаете? Мы — маленькие люди, и нам справедливости не добиться. Вот это и есть проявление советского мышления. Мы до сих пор не верим в свои возможности, в силу совместного действия. А потому сколько угодно можем называть себя антикоммунистами по идеологии, но демонстрировать своими делами именно эти идеи. Мало вырасти в свободе, важно еще вырасти в морали.

Самое глубокое библейское откровение для меня: Землю обетованную можно обрести, только когда исчезнут те, кто помнит вкус египетского рабства. Я хотел бы сказать, что мы можем быстрее избавиться от советского прошлого, но не могу. В этом большой и грустный урок для Украины. Поколение Майдана — это уже люди с другим уровнем усвоения свободы, но они появились только спустя почти 20 лет независимости, и таких людей все еще слишком мало во власти. Нам придется дождаться, пока вырастет еще одно поколение, которое встанет за спинами нынешнего.

Смысл Моисеевых 40 лет в том, что общество начинает говорить на одном языке, видеть общую цель. И вот только в этот момент пророк подвел народ к священной горе Синай. Наш Синай еще впереди.

Я сужу по тому, как ведет себя наше руководство, и понимаю, что они действуют на грани. Люди в правительстве понимают, что им осталось быть у власти недолго, и потому сейчас важно научиться цивилизованно и ответственно передавать и принимать власть.

Лучшая позиция украинцев — быть на стороне правды и все время проверять себя в ней. Это позволяет выстоять даже в безвыходной ситуации. Я помню, как еще юным впервые приехал в Москву. Заснеженный город, мощное имперское величие. Я тогда подумал: и я решил выступить против этой силы? А потом я познакомился с известным диссидентом генералом Петром Григоренко и понял, что хочу быть не с сильными, а с искренними. И вот это ощущение — что правда не за стенами Кремля, а за этими слабыми, но честными людьми — давало мне силу и душевный покой даже в лагерях, под угрозой смерти.

За годы независимости россияне утратили способность различать добро и зло. Помните, в советское время на пути информации с Запада к советскому слушателю стояли “глушилки”? Но люди все равно интуитивно понимали, где правда. А сейчас “глушилок” нет, но пропаганда уничтожила ценность любой информации. Все глубинные архаические инстинкты — кровь, месть, смерть — использованы, чтобы лишить людей способности отличать добро. Это самая большая трагедия.

Раньше россияне были способны к эмпатии. Но в советское время появилась жесткость, злость и рабская покорность. Человек ищет, как себя оправдать, и потому проявляет ненависть к тем, кто является причиной его собственной слабости. В том, что россияне сегодня так не любят украинцев и верят пропаганде, есть этот компонент: “Посмотри, они вырвались, скинули своего царя, а мы не можем”. Эта униженность трансформируется в ненависть и направляет их на войну.

Путина в нынешней войне может остановить только сила. Если бы Украина получила летальное оружие, это стало бы красной линией. Кремль бы понял, что дальше средствами войны ситуацию контролировать нельзя. С другой стороны, у меня есть ощущение, что Бог дал нам сейчас этот хрупкий баланс перемирия, чтобы мы нашли неочевидный ответ на ситуацию. Ведь каждая сторона, действуя в собственной логике, ведет человечество к третьей мировой войне. Как этого не допустить? Где этот нестандартный момент? Может быть, в этом божий промысел для Украины — спастись, найдя решение?

Я очень хорошо понимаю Надежду Савченко, ее голодовка — это способ остаться человеком. Она, словно гоголевский герой, должна очертить круг вокруг себя, чтобы никакая злая сила туда не проникла, и голодовкой она это сделала. Я и многие мои товарищи, голодавшие в лагерях, прекрасно понимали, что так тоталитарную власть никогда не победить. Но поставить барьер между тобой и силой, для которой ты песчинка,— для узника совести это важный момент.

Защита прав человека и христианская вера уживаются во мне не очень гармонично. Но проблему выбора я не воспринимаю трагично. Не помню ни одного этапа своей жизни, где такого выбора не было бы. Важно не разрушить главного принципа веры — любви к Богу через любовь к человеку. Если я отдаю привилегию доктрине, травмируя человека, это неправильно. Но в то же время я всегда буду искать возможность держаться доктрины, не травмируя человека,— это мое задание христианина.

5 вопросов Мирославу Мариновичу:

— Событие, которое вы считаете главным в своей жизни?

— Решение вступить в Украинскую Хельсинкскую группу.

— Ваш любимый город?

— Я люблю Львов, и мне хорошо и комфортно в Киеве. Это город, с которым я прощался из окна вагона, увозившего меня в лагерь. А еще есть Дрогобыч — город моего детства.

— На чем вы передвигаетесь по городу?

— Раньше на трамвае, а сейчас ввиду преклонных лет на работу и с работы меня доставляет университетский автомобиль.

— Каков ваш месячный прожиточный минимум?

— Честно говоря, я даже не использую всю свою зарплату. Мы с женой много помогаем родственникам и друзьям, обходимся минимальными потребностями. Я думаю, сегодня этот минимум 6–8 тыс. грн.

— К чему вы стремитесь?

— Меня мало волнует карьера, я себя очень комфортно чувствую вице-ректором и никогда не мечтал быть ректором или политиком. Мне важнее не карьеру делать, а быть на стороне добра.

Источник: Новое время, 17.04.2015

Страна: