 |
|
 |
|
|
|
|
Публикую черновик первой главы текста-размышления к 80-летию Большого Террора. Продолжение следует.
Отношение к трагическому прошлому любой территории и любых народов — вовсе не удел «историков». Такое отношение неизбежно определяет и настоящее, и будущее. «Общее прошлое» постсоветских стран, где, кроме Второй Мировой войны, подобным системообразующим явлением стал условный «сталинский режим» (для некоторых регионов — только с 1939 года), не является исключением. И наша способность впустить это переживание в индивидуальное и коллективное сознание, готовность «работать» с этим пластом нашей истории и психики будет определять нашу жизнь ещё многие десятилетия.
Глава первая. Жертвы и палачи
«...всего лишь отдельные люди, объекты исторического процесса, и в мире державной мысли им пока места нет, разве что самым знаменитым, у подножья вознесённых над толпой царственных идолов произвола и смерти…»
Вениамин Иофе
Говоря о терроре и его последствиях, мы до сих пор исходим из разных, порой — полярно противоположных картин случившегося. Взаимоисключающие версии событий сосуществуют не только в официальном нарративе, но, очень часто, и в головах отдельных людей. Особенно ярко это проявлялось в недавнем прошлом в беседах с очевидцами террора: один и тот же человек мог часами описывать свой опыт 1930-х и вдруг «споткнуться» о ХХ Съезд, объявивший, что «был какой-то ужас, но мы ничего не знали!», и начать повторять эту фразу, как мантру, не замечая, что весь его предыдущий рассказ вопиет об обратном: знали.
1. «Ни жертв, ни палачей»
Эта версия событий, рождённая ещё в 1930-е, пережила все перипетии 1950-60-х, и даже 1980-х и 1990-х годов, оказавшись удивительно живучей. «Настоящих жертв, то есть невинных, было мало. Преследовались и репрессировались реальные враги и недоброжелатели режима — или же конкуренты Сталина в борьбе за власть. Следовательно, не было и палачей, были лишь более-менее искренние и честные исполнители. Отдельные садисты, которые получали удовольствие от зверств, были скорее редким и незначительным исключением». Позитивный образ Сталина, вернувшийся на телеэкраны в 1970-х — первой половине 1980-х годов, хорошо отвечал этой установке. Думаю, значительная часть населения современной России с радостным облегчением сошлась бы на этом «консенсусе».
2. «Есть жертвы, но нет палачей»
Следующая позиция — кажется, наиболее любима властями постсоветской России. «Мы реабилитируем жертв, даже и рассказываем об ужасах тоталитарного прошлого, но палачей как бы нет. В крайнем случае — несколько давно умерших советских лидеров, о которых всё равно лучше вспоминать как о «приспешниках режима», а не собственно палачах, издававших и исполнявших изуверские распоряжения. Разговор о палачах может породить ненужный раскол в обществе». Это концепция «коллективной безответственности»: не виноват НИКТО. В стране прошло стихийное бедствие. УРАГАН с непонятным именем. Наводнение. Землетрясение. Жертв немало. Но никто и ни в чём не виноват — разве что в «халатности» ... Такая позиция продолжает с невероятным упорством навязываться общественному мнению теми, кто наделен возможностью говорить во всех ведущих медиа.
3. «Нет жертв, есть палачи»
Эта версия исторической памяти исходит из того, что большинство жертв сами на предыдущем этапе активно и с воодушевлением поддерживали палачей или были таковыми. «Все, кто не оказал достаточного — хотя бы морального — сопротивления формирующемуся тоталитарному режиму, являются «помощниками палачей» и не могут считаться невинными жертвами». Эта версия представляется несколько упрощенной и слишком «чёрной», отметающей возможность существования в те годы людей, непричастных не только к насилию, но даже и к пассивной поддержке сформировавшейся в стране системы. Тем не менее, существование такой точки зрения важно и неизбежно влияет на общий контекст.
4. «И жертвы, и палачи»
Это — самая сложная позиция, подразумевающая, что мы все в той или иной мере наследники и тех, и других. И дело не в том, что нередко вчерашние «палачи» вдруг становились новыми «жертвами», и даже не в том, что во многих семьях, «так уж получилось», по одной линии были сплошь репрессированные и униженные, а по другой — организаторы и исполнители массового насилия, выжившие, награждённые и пригретые властью. Дело в том, что вся наша культура — наследие и тех, и других, и, более того, — эти наследия продолжают жить в разных мирах, порождая разные (в том числе индивидуальные или семейные) версии прошлого, а следовательно — разные варианты будущего.
Никакого «примирения», а уж тем более консенсуса не наступило. Нет даже попыток его достичь, если не считать таковыми полное замалчивание темы, превращение музеев жертв в музеи «почётных исполнителей» или же признание преступных практик «всего лишь стихийным бедствием», ответственность за которое можно и нужно переложить на некие «объективные обстоятельства» — безликую Природу.
(продолжение следует)
Андрей Юров - правозащитник, член Совета по правам человека при президенте РФ, эксперт Совета Европы и Московской Хельсинкской Группы
Источник: Эхо Москвы, 30.10.2017
