 |
|
 |
|
|
|
|
Петербургская правозащитница Александра Крыленкова написала книгу «В поисках войны. Пять лет в Крыму». 16 марта, ровно через пять лет после крымского референдума, она опубликовала ее онлайн. До 3 апреля идет краудфандинг: активисты собирают деньги на печатную версию книги (найти издательство, которое бы ее выпустило, им не удалось).
С 2014 года Александра – координатор полевой (мониторинговой) работы международной правозащитной миссии в Крыму, затем Крымского полевого правозащитного центра.
В своей книге Александра отрефлексировала личный опыт многочисленных поездок в Крым и разговоров с людьми. Журналисты издания The Village попросили ее рассказать о том, что изменилось за пять лет на полуострове и почему она решила выпустить книгу именно сейчас — когда тема Крыма все еще болит.
Почему сейчас?
Несколько человек сказали, что эту книгу хорошо читать «на берегу», а не из середины стремительного речного потока. И в этом, наверное, есть определенная логика. Но я хотела написать книгу все то время, что работала в Крыму. И пять лет — как раз тот срок, когда уже можно попробовать поговорить о произошедшем. Через десять лет, как бы ни развивалась ситуация, все это будет историей, а сейчас — еще важно. С другой стороны, уже не 2014 год, когда никто не был готов услышать другую сторону. Может быть, сейчас самое время для такой книги: это не историческое исследование, чтобы делать его через 20 лет, произошедшее — и достаточно близко, чтобы об этом помнить, и достаточно далеко, чтобы попробовать о нем поговорить.
Издательства и краудфандинг
У меня нет никаких контактов с издательствами, поэтому с ними связывались мои коллеги. Ответов типа «Нет, мы не будем публиковать книгу про Крым» не было. Просто разные издательства либо не отвечали тем людям, которым обычно отвечают, либо говорили, что сейчас нет ресурсов на выпуск книги. Комментировать, где действительно не было ресурсов, а где включилась самоцензура, я не готова.
Сейчас продолжается краудфандинг, мы собрали на печать примерно ста экземпляров (на момент записи интервью 22 марта. — Прим. The Village.). Примерно через сутки после старта кампании «Яндекс.Деньги» заблокировали кошелек, на который шел сбор. Что это было, мы не знаем. Я много раз проводила краудфандинговые кампании, в том числе с помощью «Яндекс.Денег», и ни с чем таким не сталкивалась. После того как мы написали о блокировке на фейсбуке, на запись отреагировал сотрудник «Яндекс.Денег». Мне сказали, что кошелек заблокировала служба безопасности. Через сутки с небольшим его разблокировали.
Что изменилось за пять лет
Самое главное, что надо понимать про Крым: ситуация там постоянно меняется. В 2014 году было состояние абсолютной подвешенности, когда никто не знал, что происходит. Ты по-прежнему живешь в своем доме, покупаешь продукты в том же магазине, что и раньше, оплачиваешь коммуналку в одном и том же месте, но все правила изменились. Например, в Украине не страховая медицина — людям пришлось с нуля разбираться с полисами ОМС. Поменялись банковские, налоговые правила... Абсолютно все — притом что сами люди физически никуда не перемещались. Кроме того, оборвались наработанные связи. Из Крыма пропали правозащитные организации, потому что они строились на международном праве, которое в 2014 году было нарушено. Рассыпались разные активистские группы. Общественное поле опустело. Но постепенно начали формироваться группы солидарности, новые правозащитные организации, инициативы. Сейчас крымское общественное поле достаточно разнообразно и очень видимо — и в мире, и в России, и в Украине.
Что касается оценки происходящего, то на меня очень сильное впечатление произвели разговоры с участниками так называемой «Русской весны» (массовых акций протеста под пророссийскими лозунгами. — Прим. The Village.). Удивило отсутствие антиукраинских настроений — за исключением тех людей, которые в 2014 году приехали из России в Крым, чтобы участвовать в «Русской весне»: они действительно считали, что сейчас появится «Правый сектор» и начнет всех убивать. У крымчан же этого не было. Присутствовала межнациональная напряженность: крымские татары ожидали, что их будут громить, а русские активисты считали, что крымские татары хотят сделать Крым без русских. Но это были не антиукраинские настроения.
Что еще меня совершенно поразило: отвечая на вопрос, что их не устраивает в Украине, пророссийски настроенные активисты называли те же вещи, что и активисты Майдана (не устраивала Украина Януковича с ее коррупцией). Принято считать, что те люди, которые хотели все делать своими руками, шли на Майдан — с идеей «мы все сделаем правильно». А те люди, которые хотели халявы, ждали, что придет сильная Россия и наведет порядок. Так вот, интересно, что пророссийские активисты в Крыму — так же, как и активисты Майдана в Украине — сразу после 2014 года включились в гражданскую активность. Абсолютно так же они своими руками начали создавать объединения против свалок, в защиту дворов и домов — реализовывать себя в волонтерской и общественной деятельности.
Было ли страшно?
Поначалу страшно было довольно часто. Страх вызывали люди в милитари, в балаклавах, с оружием. Мне кажется, очевидцы лукавят, говоря, что им не было страшно, — вооруженный человек не может не вызывать страх. В Крыму первые года три пропадали люди. Никто не знал, по какому принципу их похищали и не окажешься ли ты следующей. Были моменты, когда я ложилась спать одетая, потому что, кто его знает, не придут ли в шесть утра с обыском. Сейчас страх отступает. Моя книга — о страхе, о том, как с ним жить и как его преодолевать.
Пожалуй, самое большое впечатление на меня произвела реакция на аресты мусульман в Крыму — они консолидировали людей. Сейчас таких дел с обвинениями в терроризме уже 32, суды идут чуть ли не каждый день. И почти каждый день около судов находятся сотни людей. Они приносят туда еду и чай, поддерживают друг друга. У них буквально ни один человек не остается наедине с системой.
Если выделить какое-то одно дело, то я очень хорошо помню арест правозащитника Эмира-Усеина Куку — крымского татарина, которого тоже обвинили в участии в террористической организации (сейчас он находится под судом). Сперва его пытались похитить, а через несколько месяцев арестовали. На меня большое впечатление произвели его смелость и самообладание: то, что он не уехал, хотя угроза была очевидна.
О реакции
Я пока почему-то почти не вижу никаких споров вокруг книги. Мне казалось, она должна вызывать дискуссии, но пока высказывались только люди, которым книга понравилась. Понятно, что она очень субъективна, это книга о моем взгляде и моем опыте, а также о тех, с кем мне удалось за эти пять лет встретиться.
Единственное поступившее замечание — о том, что, рассказывая о желаниях и интересах пророссийских активистов, я как будто говорю, что Россия отвечала на внутрикрымский запрос. На самом деле, думаю, России было все равно, чего хотят крымчане. Но это никак не исключает существования пророссийских активистов с их мечтами.
Чей Крым?
Я не отвечаю на этот вопрос. Мне он очень не нравится. Мне часто говорили, что я не хочу отвечать на него, поскольку ответ на этот вопрос помогает отделять «своих» от «чужих». Наверное, именно это мне и не нравится. Мне хочется услышать и понять людей, а не определять, чей Крым.
Кроме того, мне очень не нравится восприятие Крыма как предмета. Как будто там не люди, не территория, а какой-то кошелек, который друг у друга перетягивают. Нам нужно учиться говорить о Крыме какими-то другими словами, нежели «чей он?». При этом есть ответственные и за произошедшее в Крыму, и за жертв — это российское государство. Но спрашивая, «чей Крым», мы говорим не об этом. Мне кажется, что людям важнее, как это было сделано (присоединение Крыма в 2014 году. — Прим. The Village.) — в нарушение международных договоров: просто одни — большинство — оценивают это нарушение как что-то хорошее, а другие — как что-то плохое. И такое ощущение, что ради того, чтобы нарушить договор, можно забыть, что такое Крым и кто такие крымчане. Поэтому я не хочу отвечать на вопрос, чей Крым.
Беседовала Юля Галкина
Источник: The Village, 26.03.2019
