 |
|
 |
|
|
|
|
К. Ларина ― Добрый вечер! Начинается программа «2017» на «Эхо Москвы». Здесь, в студии – ведущая Ксения Ларина и в другой студии – ведущий Виталий Дымарский…
В. Дымарский ― Я надеюсь, что вы меня слышите.
К. Ларина ― Да, слышим.
Г. Резник ― Слышим, слышим.
К. Ларина ― Вот вы услышали еще и голос нашего гостя. Это Генри Резник, адвокат, вице-президент Федеральной палаты адвокатов РФ, член Московской Хельсинкской Группы. Генри Маркович, приветствуем вас. Здравствуйте!
Г. Резник ― Добрый вечерок!
К. Ларина ― У нас сегодня много тем для разговоров. Мы хотели успеть поговорить о самых громких делах, и мне бы хотелось тоже подробней поговорить о пресловутой 282-й статье, вокруг которой сегодня столько сегодня боев разворачивается. По сути, она уже превратилась в инструмент политической расправы и сегодня с успехом во многом заменяет те самые статьи политические, которые были во времена советского уголовного кодекса.
Но начать вот бы с чего хотела. Генри Маркович, если Виталий тоже не возражает, поскольку сегодня пришла эта новость, что представители Жанны Немцовой подали апелляционную жалобу, чтобы отменить приговор по делу об убийстве по делу Бориса Немцова, и переквалифицировать это дело на дело об убийстве общественного деятеля. Насколько это меняет весь расклад в этом деле, объясните нам, пожалуйста?
Г. Резник ― Что вам сказать… Такая переквалификация, скажем так, она мне представляется сомнительной. Вообще, есть ограничение, которое все-таки накладывается на меня. Я очень осторожно комментирую дела, в которых не принимаю участия. Но с точки зрения все-таки виновности, невиновности. В данном случае было предъявлено обвинение – я не следил, откровенно, за этим делом – по 102-й статье…
К. Ларина ― По статье «Убийство».
Г. Резник ― Насколько возможно здесь изменение мотивации? Все-таки мотивы – это, вы знаете, субъективный факт. И такие вопросы должны ставиться перед присяжными. Не знаю, я не следил. Они просят что: отменить приговор или вердикт?
К. Ларина ― Отменить приговор, да. Сейчас скажу… «Не согласны с квалификацией действия подсудимых по статье 105 – убийство. И считаем, что их действия должны быть квалифицированы по статье 277 – посягательство на жизнь госдеятеля. И отменить приговор требуют.
Г. Резник ― Приговор отменить… Ну, посмотрим.
К. Ларина ― Передано дело в прокуратуру.
Г. Резник ― Я не могу сюда вторгаться.
К. Ларина ― Но это возможно теоретически?
Г. Резник ― Теоретически и даже практически в нашем суде возможно всё. Но здесь, конечно, есть сложности. Наверное, я не ошибусь, если скажу, что, видимо, изначально ставило, таким образом, представительство потерпевших. Думаю, что не в первый раз. Следствие на это не пошло. В суд пошло обвинение как раз по 105-й статье. И, как мне представляется, здесь куча проблем.
В. Дымарский ― Одно маленькое замечание. Если я правильно понимаю, — и об этом уже говорил Вадим Прохоров и, по-моему, сама Жанна Немцова, — что вот эта просьба, вернее, апелляция с целью отменить приговор, имеет только одну цель – для того, чтобы следствие было продолжено, или чтобы оно было начато снова, как я понимаю.
Г. Резник ― Видимо, так, наверное. Но цель здесь как бы за кадром, потому что суд, он не руководствуется некими такими соображениями. Но, действительно, объявлен организатором, по-моему, этого преступления или заказчиком этот Мухитдинов. Мне представляется, что можно ставить и нужно ставить вопрос о том, что даже при такой квалификации которая состоялась, в общем, следствие должно продолжаться и доискиваться, собственно говоря, до некоторых иных персонажей, в отношении которых есть подозрение. Я не вижу здесь такого препятствия для продолжения следствия в данном направлении.
Но мы же прекрасно понимаем, почему все это отсечено и почему такая квалификация не была дана. Это может выйти на фигуры, которые у нас выведены из-под закона.
В. Дымарский ― Ну и слава богу!
К. Ларина ― Поэтому он может вести себя совершенно разнузданно, как хочет.
В. Дымарский ― И в любом виде. Могу даже лежать.
К. Ларина ― Дальше смотрите, у нас тут две темы помилования возникли за последние сутки. Вчера, в день своего юбилея Людмила Михайловна Алексеева попросила президента Российской Федерации, который приехал к ней домой поздравить, помиловать Игоря Изместьева, бывшего сенатора, который приговорен к пожизненному заключению по обвинению в убийствах. Напомню, что вины своей он не признал. И получил пожизненное.
И программа в тот же день, сегодня Оренбургская коллегия отклонила прошение о помиловании Алексея Пичугина, который также находится на пожизненном заключении. Отбывает он этот срок как раз в колонии в Оренбургской области. Я напомню, что это прошение подавал лично Михаил Александрович Федотов. Но вот тут отказ произошел. Как вы думаете, вмешательство президента — в данном случае я спрашиваю про Игоря Изместьева – в данном случае это то обещание, которое он может выполнить как гарант?
Г. Резник ― Президент, который обладает, на нашем языке, дискрецией, то есть абсолютно ничем не ограничен усмотрением: может помиловать кого угодно, когда угодно, и абсолютно не отчитываясь ни перед кем в этом своем решении. Меня насколько, честно говоря, тоже удивило, что Людмила Михайловна обратилась с такой просьбой. Что вам сказать? Наверное, ее разжалобила мать Изместьева. Я немножко знаком, чуть-чуть с этим делом. Вообще, конечно, стандартны доказанности по такого рода делам, честно говоря, не соответствуют соблюдению презумпции невиновности.
Но я бы, наверное, все-таки – надеюсь, Людмила Михайловна не обидится на меня, как на члена Хельсинкской группы; 24-го, кстати сказать, собираемся, будем поздравлять нашу предводительницу – я бы сделал какой-то другой выбор.
К. Ларина ― Вы бы за кого пригласили?
Г. Резник ― Я бы попросил, наверное, за Сенцова, безусловно. Вот, кстати, подтверждение моей позиции, с которой почему-то не были согласны некоторые, уважаемые мной, известные правоведы – сейчас они, правда, уже эту позицию не высказывают – ну, например, Савченко. Президент ее буквально помиловал. Они вообще не подавала заявления о помиловании. Повторяю, это абсолютно дискреция президента.
Есть вот этот порядок как общий порядок, но комиссия не может отклонить, комиссия может не поддержать, а решение-то принимает, собственно говоря президент. Поэтому , что вам сказать… это такая ситуация, при которой, как мне представляется, Путин руководствуется, скорее, политическими соображениями. Хотя Людмила Михайловна, конечно, права: помилование, — как и амнистия, — это акт милосердия, и, соответственно, они, действительно, по ставшему уже банальностью этому афоризму, выше справедливости.
К. Ларина ― А у Пичугина есть шанс на попытку просить о помиловании?
Г. Резник ― Разумеется, конечно.
К. Ларина ― Без конца можно подавать?
Г. Резник ― Без конца можно подавать. Сколько он уже отбывает наказание?
К. Ларина ― Я боюсь соврать. Но они же в один год с Ходорковским сели, да? Лет 12, наверное, уже.
Г. Резник ― Знаете, дело Пичугина абсолютно темное. Вначале дали 20 лет. Потом — с чего, с какого перепуга? – дали пожизненное заключение. Доказательства… По-моему, эти осужденные, насколько память мне не изменяет, вообще, им сказали: «Дадите показания – соответственно, снизим, снизойдем» и прочее. Но они, по-моему, тоже к пожизненному были приговорены.
Это от очень интересно, Ксения, когда говорят, что суд истину устанавливает… Что за истина? На основании каких доказательств, вообще, вершится правосудие? Оно не может вершится ни на чем другом. Потому что есть показания свидетелей, я знаю всякие разные другие доказательства. Но они, знаете, описываются не силлогизмами аристотелевой логики. Это правдоподобные рассуждения. А по такого рода делам, по которым просто политика сжирает право и у нас Уголовный кодекс становится инструментом управления страной фактически, политикой. Что тут говорить о том, что в данном случае мы можем быть твердо убеждены в том, что виновность доказана…. Ну, повышается, конечно, вероятность, когда суды присяжных рассматривают. Но, извините, ошибки могут быть у любого состава суда по той причине, что правосудие, как всякое человеческое учреждение, несовершенно.
К. Ларина ― А 20 лет за убийства Бориса Немцова и 20 лет Сенцову за попытку, за намерение взорвать какой-то памятник Ленину – как это, вообще, соотносится?
Г. Резник ― Соотносится.
К. Ларина ― Да?
Г. Резник ― Ну, конечно, потому что памятник-то кому?! Тот же лежит на Красной площади, можно сказать.
В. Дымарский ― Государственному и общественному деятелю.
Г. Резник ― Интересно было бы, если он памятник Сталину… Я думаю, что, наверное, дали бы пожизненное.
В. Дымарский ― Генри Маркович, как раз общественному и государственному деятелю Ленину, поэтому такое большее наказание, наверное. А вообще, кстати говоря, если признают государственным и общественным деятелем потерпевшего или погибшего, как в случае с Немцовым, это наказание как-то усугубляет, или это не имеет значение?
Г. Резник ― Вы знаете, в статье 105-й есть отягчающее такое обстоятельство, которое свершается с учетом общественной деятельности потерпевшего – служебной или общественной деятельности. Это отягчающее обстоятельство. А есть самостоятельный состав, который входит, в общем, в группу террористических таких посягательств. Поэтому да, это отягчающее обстоятельство.
Насколько я понимаю, квалифицировали это деяние по 105-й части 2-й… А вы знаете, самое интересное – я приношу извинения – я даже не знаю, по какой части, но пусть меня извинят слушатели, я не отслеживаю эти дела, в которых я не принимаю участие. Но это было не простое… это не часть 1-я была, значит, это не просто из мести, из ревности… А, наверное, из корыстных побуждений. Потому как был заказ и якобы какие-то деньги были уплачены. Да, понятно, корыстный мотив – это отягчающие обстоятельства, и это уже теперь может быть и 20 лет…
В. Дымарский ― Генри Маркович, можно вопрос? Я не об этом хотел сказать в основном. Мы уже привыкли ко всему…
Г. Резник ― Спасибо вам за высокую оценку моего профессионализма.
В. Дымарский ― Я имею в виду, что мы привыкли к тому, что наш самый справедливый суд готов сделать что угодно. Но вот последний, а может, не последний случай меня просто потряс, когда в суде судье прокуратура говорит, что неправильно… не открыто уголовное дело…
К. Ларина ― Незаконное задержание…
В. Дымарский ― А судья говорит, что это не имеет никакого значения, — это что, вообще? Это как?
К. Ларина ― Давайте мы поясним тогда для наших слушателей. Я была свидетелем этих событий. Речь идет еще об одном громком деле, которое называют уже «театральное дело», это дело «7-й студии», по которому арестованы в мошенничестве в особо крупных размерах в составе преступной группы 3 человека. Это Нина Масляева, бухгалтер «7-й студии»; Юрий Итин, директор «7-й студии»; и Алексей Малобродский, бывший директор «7-й студии», и в «Гоголь-центре» он занимал должность продюсеры, и, кстати очень важно, никакого права финансовой подписи у него не было.
Тут, конечно, поразительная история. Вот на последнем заседании, когда решался вопрос о продлении меры пресечения, естественно, было много ходатайств о том, чтобы людям, которые находятся в СИЗО, — а это Масляева и Малобродский, — изменили меру пресечения, поскольку они никакой опасности не представляют, никуда бежать не собираются. Но, тем не менее, судья приняла решение продлить срок содержания под стражей еще до 19 октября.
Но самое главное, что во время этого заседания на наших глазах людей, которые вообще сторонние наблюдатели – даже мы все были в шоке – была попытка завести новое уголовное дело, и, по сути, задним числом объявить законность задержания Алексея Малобродского, который, получается, месяц просидел ни за что. Но, поскольку я знаю, что Генри Маркович тоже с этим делом ознакомился, мне бы хотелось, чтоб он несколько слов по этому поводу сказал.
Г. Резник ― Ну, я знакомился не с делом, я получил информацию от защитников…
К. Ларина ― Но вы следите хотя бы за этим делом.
Г. Резник ― Конечно, разумеется, потому что меня это заинтересовал. Во-первых, прежде всего, Виталий, то, что вас потрясло, меня абсолютно не потрясает, потому что наш Уголовно-процессуальный кодекс, он у нас совершенствуется и в ряде норм оказался в таком виде, что применять его довольно тяжело.
О чем идет речь. При избрании Европы пресечения, содержания под стражей в суде участвуют два представителя обвинения: следователь и прокурор. Представьте себе, это два представителя стороны обвинение. Почему – потому что следователь, который расследует дело, предъявляет обвинение. Тот, кто предъявляет обвинение, конечно, обвинитель. А прокурор – это тот человек, для которого следователь готовит материалы. Не случайно следствие называется предварительным. Оно по закону предваряет судебное разбирательство, то есть вроде бы логика такая, что если прокурор считает, что не надо арестовывать, если прокурор считает, что обвинения или подозрения не обоснованы, вообще, нет оснований для избрания меры пресечения и содержания под стражей, — то, в общем, суд не может в таком случае выносить решение. Это логика. А по закону может.
И у нас такие сюжеты не столь редко, если не столь часто, но все-таки возникали. Я вот напоминаю, что были такие случаи, когда расходятся во мнении прокурор и следователь – еще раз делаю акцент — представители стороны обвинение, а суд в этом случае должен решать, получается, спор между ними. Это абсурдная абсолютно ситуация. И как показывает практика, наши суды поддерживают следствие и не прислушиваются к прокурору.
Что же касается этого дела. Вообще, сейчас я склонился к мнению, что здесь есть признаки преступления.
К. Ларина ― Со стороны…
Г. Резник ― Я считаю, что со стороны следователя и со стороны судьи Дударь. Это нуждается в расследовании, естественно. Но представьте себе такая ситуация, когда направляются материалы, выступают стороны, суд уходит на совещание. Вообще, в 6 часов суд удалился на совещание. Обычно полчаса, скоро минут. Это же не приговор выносится. Оглашается решение. Что должна сторона обвинения сделать? Она должна обосновать подозрения или обвинение и, соответственно, представить доказательства того, что человек мог совершить преступление, ну, и еще, кроме того, все-таки обосновать, почему надо сажать.
Вообще, должен сказать, что с самого начала в УПК – вот здесь как раз я УПК похвал – чудесная формулировка заложены в статье этой 108-й: Содержание под стражей применяется только при невозможности применить другую меру пресечения. У нас, вообще ненасильственное преступление…
К. Ларина ― НРЗБ.
Г. Резник ― Да, это интересная ситуация. Судья говорит о том, что будет оглашено на следующий день. Выходит в 11 часов и говорит о том, что недостаточно материалов у нее. Это с какого перепугу, извините, судья должна…
К. Ларина ― То есть на следующий день. Чтобы наши слушатели понимали, что заседание закончено, было объявлено, что решение будет объявлено завтра в 11 часов. И завтра в 11 вдруг…
Г. Резник ― И ситуация такая. И тут – рояль в кустах. Следователь говорит: «А вот у меня есть материалы». Каким образом, вообще, судья… она что, проинтуичила? Да нет, версия наиболее правдоподобная, что каким-то образом суд снесся со следствием. То есть суд в нарушение принципа состязательности, когда функция правосудия отделена от обвинения и защиты, начинает играть на стороне обвинения.
Дальше что у нас появляется? У нас появляется постановление о возбуждении уголовного дела 18 июня, то есть прежним числом. У меня опять же тут версия. Я не исключаю, что следствие хотело склонить прокуратуру для фальсификации материалов, и что эта техническая ошибка, она такая, что, оказывается, было такое постановление о возбуждении дела 18-го числа. Ну, вот оно затерялось. А прокуратура, видимо, как мне кажется, на это не пошла. И тогда, когда оглашается это постановление, что дело возбуждено 18-го числа, прокурор говорит о том, что Малобродский содержится незаконно.
К. Ларина ― Прокурор это говорит.
Г. Резник ― Если не было возбуждено уголовное дело, то в таком случае человек содержится незаконно. Значит, его нельзя продлевать. Дальше возникает ситуация: было постановление о возбуждении дела в отношении Итина и Масляевой, где абсолютно ничего не было указано в отношении Малобродского. Было указано: иные лица. Но там, в постановлении было написано: по событию 2014 года. А на Малобродского появляется 2012 года. Встает следователь, на голубом глазу говорит: «А это техническая ошибка». И суд принимает вот это объяснение, что действительно была техническая ошибка, и что там было написано не с 2014, а с 2011 года. Вот весь этот сюжет абсолютно позорный.
У меня вот какое объяснение. Когда судья Дударь выяснила, что человек содержится незаконно, дальше начинает играть. Знаете, тут оценка: помягче можно сказать – корпоративная солидарность, пожестче – круговая порука. В таком случае судья, первая ее коллега Пресненского суда, которая выносила постановление, она фактически, объективно незаконное решение приняла. И здесь продлевается следствие на три месяца. Для чего? Ведь понятно, что этот эпизод с тем, что якобы, как они называли этот спектакль, мероприятием, оно не было осуществлено — он уйдет.
К. Ларина ― Спектакль «Сон в летнюю ночь». Это самое абсурдное обвинение, над котором все смеются.
Г. Резник ― Абсурдное, но оно уйдет.
К. Ларина ― И взамен?..
Г. Резник ― А взамен что-то они накопают. Но в любом случае – а новое обвинение Малобродскому не предъявлено – все эти игры – это просто позорно, это даже, я бы сказал, наше правосудие с его изъянами мне представляется порочным. Я называл, знаете, эти события как? Сон в летний день Басманного правосудия.
К. Ларина ― Кстати, про Басманное правосудие. Тут стоит напомнить про судью Наталью Дударь, про которую… мы можем просто обратиться к любому справочнику — в интернете вам все расскажут, когда судья дала 3 года Ильдару Дадину. Прокуратура просила 2, а судья дала 3. Я думаю, то же такая, достаточно редкая история.
Мы сейчас через новости перейдем и дальше продолжим, и следующую часть начнет Виталий Дымарский. Я думаю, что мы про это дело еще поговорим чуть-чуть.
НОВОСТИ
К. Ларина ― Возвращаемся в программу. Напомню, ведут ее сегодня, как обычно, Ксения Ларина и Виталий Дымарский. В гостях у нас Генри Маркович Резник. И я напомню, что помимо радио есть еще канал «Эхо Москвы» и YouTube, и мы там тоже благополучно существуем. Уже сделала ссылочку. Очень красивая картинка. Мы красивые с Генри Марковичем.
Г. Резник ― Ничего, годимся, годимся…
К. Ларина ― Продолжая тему «театрального дела», дела «7-й студии», и в частности, мы говорим об Алексее Малобродском. Хочу сказать, что защита обжаловала продление ареста и подала апелляционную жалобу на постановление суда о продлении содержания под стражей Алексея Малобродского.
Я еще хочу про один момент сказать, который меня ужасно удивил. Поскольку там было три подследственных и было три группы адвокатов. Солидарно все, начиная с адвоката, который защищает Алексея Малобродского, все выразили отвод судье после этого случая, о котором так подробно мы говорили после этого эпизода. Что делает Наталья Дударь, получив такой отвод от всей адвокатской группы, от всех адвокатов? Она уходит в совещательную комнату, возвращается обратно в зал заседания суда и говорит: «Я не собираюсь отводиться…». Как это может быть? Что такое, вообще, когда декларируется отвод судье, что должно дальше происходить?
Г. Резник ― Мне, Ксения, неизвестен ни один случай, когда судья удовлетворяла бы отвод, который ей или ему заявлен.
К. Ларина ― А в американских фильмах по-другому.
Г. Резник ― Ну, что сказать – чай не в Америке живем, понимаете. Только в редчайших случаях, но обычно, когда обнаруживаются, скажем, какие-то обстоятельства, родственные связи…
К. Ларина ― Конфликт интересов, да?
Г. Резник ― Судья берет самоотвод. Вообще, в моей практике очень давно, — представь себе, по гражданскому делу, — я заявил подряд пять отводов прокурору и следователю – такая война там была, по делу защиты чести и достоинства. Тогда прокурор участвовал. Это давние времена – 90-е годы. Причем у меня основания появлялись все время новые. В конечном счете, прокурор сказала, что она берет самоотвод и призвала судью взять самоотвод. И судья взяла самоотвод. Но это какое-то такое, эксклюзивное абсолютно дело.
Нет, я еще раз привлекаю внимание к тому, что обстоятельства свидетельствуют о том, что в данном случае безусловное было злоупотребление правом и со стороны судьи и со стороны следователя. Это очень трудно доказать. Я не знаю, есть ли в прокуратуре копия того постановления того постановления о возбуждении дела в отношении Итина НРЗБ
К. Ларина ― Малобродского…
Г. Резник ― Где отсутствует эта техническая ошибка. Но это слишком много требовать…
К. Ларина ― Да там получается, что все предыдущее заседание, которое длилось более трех часов, оно все, получается, техническая ошибка, технический сбой по этой логике.
Г. Резник ― Это указывает, если давать оценку, на какой-то очень мощный заказ.
К. Ларина ― Я как раз хотела спросить у вас с чисто человеческой точки зрения. Давайте прокрутим назад, с чего все начиналось – с такого шумного, наглого, жестокого, хамского обыска демонстративного, проведенного в квартире у Кирилла Серебренникова, художественного руководителя «Гоголь-центра» и затем уже в театре, где всех артистов согнали в одно помещение, туда в масках опять же приехали омоновцы с автоматами. О чем свидетельствует такая демонстративность?
Г. Резник ― Это, естественно, акция устрашения. Мы может только гадать, кто конечный бенефициар всего того дела: сам Кирилл, либо какие-то фигуры, которые стоят за ним? Я все-таки склоняюсь к тому, что сам.
Вот если вспомнить название фильма, посвященного Боре Немцову «Слишком свободный человек», и в этой ситуации сейчас предвыборной – я просто знаю чиновников – там такие фобии. А Серебренников, представьте себе, это человек, который формирует мнение не слишком широкой группы, но которая все-таки включает в себя, я думаю, несколько тысяч человек. А у этих есть знакомые, а этих знакомых есть свои родственники.
К. Ларина ― То есть способ выдавить человека.
Г. Резник ― Единственное, что я хочу добавить: я с большим опозданием, кстати сказать, посмотрел «Сон в летнюю ночь», и, конечно, убедился в исключительной талантливости Кирилла.
К. Ларина ― Но это был такой спектакль, он есть! Мы свидетели.
Г. Резник ― Этот эпизод уйдет, но он уйдет тогда, когда просто уже скоки будут месячные – 3, 4, 5, 6 месяцев… Потому что нужно к дисциплинарной ответственности (не к уголовной) привлекать судью, которая дала этот самый незаконный арест.
Кстати, в отношении Натальи Дударь. Мне эта девушка известна, эта дама. Что произошло по Делу Дадина. Да, конечно, есть такое право у судью – дать меру наказание больше, чем просил прокурор, но это какие-то единичные абсолютно случае, когда судья взвешивает все обстоятельства, приходит к выводу, например, что тяжесть преступления перевешивает смягчающие обстоятельства.
Но что по Дадину случилось? Ведь Дадин полностью реабилитирован. А знаете почему, в том числе? В том числе, потому, то там был страшный ляп чисто профессиональный. Какой ляп. Вот эти решения по административным делам, которые образовывали повтор, они не вступили в законную силу. Это, знаете, было такое выражение в свое время «маловысокохудожественное». Вот это — маловысокопрофессиональное. Понимаете, вот оценка… Имеют право на ошибку, конечно, безусловно, и судьи и прокуроры, и следователи, но в данном случае это ляп. Вы посмотрите, нет же, как мы говорим res judicata — нет решенного дела. И на это обратил внимание Конституционный Суд.
Значит, что нужно – по такого рода ляпам судей привлекать к дисциплинарной ответственности, не обязательно прекращая статус. Но они заслуживают предупреждения. Что-нибудь в отношении Дударь было? Ничего. И вот сейчас то же самое. Я так полагаю, что это корпоративная солидарность, например, потому что по такому делу судья, которая выносит решение о заключении под стражу в отсутствие постановления о возбуждении дела, — это те ляпы, которые предметом должны служить в обязательном порядке дисциплинарных вот этих мер, внутренних судейских. Что-нибудь нам известно по этому вопросу? Нет. На что это указывает? Это указывает на то, что есть дела, по которым дается отмашка фактически на то, что они имеют политический интерес, и здесь остатки независимости наших судей, они просто исчезают.
К. Ларина ― Получается, на сегодняшний день арестовано, по сути, три заложника, и целью все равно этого процесса готовящегося, который разваливается на глазах, судя по всему, остается Кирилл Серебренников. Я склонна тоже к этой версии, потому что во время судебного заседания, например, Алексей Малобродский несколько раз заявлял вслух, когда ему давали слово, что цель этого процесса, этого расследования – заставить его давать показания, оговорить себя и своих коллег по театру, по «7-й студии». И он несколько раз повторил: «Я не буду этого делать. Вы меня не заставите. Я буду давать правдивые показания, а не правильные, как меня заставляет следователь на допросах». Я практически цитирую слова Алексея.
Г. Резник ― Видите, в чем дело. Для чего, собственно говоря, берут под стражу, когда основания-то нет для избрания этой меры пресечения? Для того, чтобы человека сломать, для того, чтобы он дал некоторые показания, признания.
А опять стандарты доказанности у нас какие? Это от советских времен… Раньше вообще мера пресечения содержание под стражей, она была доминирующей. И вот, что происходило. Допрашивали десятки раз человека, и можете представить: допрашивают его 50 раз, 49 раз он вину отрицает, а 1 какой-то протокол — он вину признал. Всё. Именно все эти другие показания оцениваются судом… вот такая формулировка: «Даны с целью избежать уголовной ответственности».
У нас дурное наследование нашего уголовного правосудия, потому что у нас не было состязательного процесса в советские времена. И сейчас судьи воспринимают себя не как представители независимой судебной власти, а как чиновники в мантиях. И тогда, когда интересы государства… в данном случае… Представьте себе, прокуроры и следователи они оказываются равнее нас, несчастных адвокатов. Несчастных – по отношении к себе, иронически.
К. Ларина ― Обидели профессию.
В. Дымарский ― Здесь у провинции есть вопрос.
К. Ларина ― Давай!
В. Дымарский ― Наконец-то. Генри Маркович, у меня здесь родился абсолютно наивный вопрос в связи, в частности с тем, что вы только что сказали. Скажите, пожалуйста, а чем рискует сегодня российский судья, если он будет принимать не те скандальные решения, которые мы знаем, а хотя бы попытается стать независимым и принимать решения в соответствии с законом, совестью, справедливостью и так далее? Какой, вообще, действует механизм? Это что, все судьи такие, как госпожа Дударь, или существует некая группа доверенный судей…
К. Ларина ― Которым доверяют деликатные дела.
В. Дымарский ― Да, которым как раз и доверяют такого рода дела на грани политических?
Г. Резник ― Оценивая деятельность Натальи Дударь, я все-таки считаю, что у нее некоторый повышенный градус репрессивности, но это все-таки как бы количественное различие в пределах одного качества. Чем рискует судья? Он рискует расстаться со своей должностью. Вот сейчас уже, не знаю… в …надцатый раз уже из группы, которая очень содержательно работает – Леонида Алексеевича Кудрина – опять предложение: выборность судей, выборность председателей судов. Председатели судов не должны иметь никакой административной власти над судьями. Председатели судов должны находиться не больше двух лет в своей должности.
Что происходит сейчас? Вот давайте представим: неугодный судья. Давайте так: судья честный. Понятно, что если рыльце в пуху – это уже ручной. Честный, принципиальный судья, который, действительно, следует закону, внутренним убеждениям. Что дальше делается? Делается то, что ему увеличивается нагрузка, и просто-напросто в силу объективных причин не в состоянии рассмотреть все дела в те сроки, которые установлены (сроки достаточно жесткие). В таком случае возникает обвинение в волоките, и этого судью… квалификационная коллегия судей принимает решение, что он не соответствует занимаемой должности. Именно по этой причине судьи боятся выносить оправдательные приговоры, просто-напросто боятся.
Опять же дурное наследование этих наших советских времен, которое сейчас продолжается. Слово «оправдать», по-моему, многие наши судьи, достаточно… сравнительно порядочные, они, по-моему, забыли, как писать. Если что-то вдруг подвертывается, ну, скажем, не достиг возраста уголовной ответственности – ну, понятно: ему 13 лет – надо оправдательный приговор, — они лезут в толковый словарь и смотрят, как писать это слово «оправдать». Они даже, видимо, забывают об этом. Да, это такое состояние нашего правосудия.
К. Ларина ― Еще одна тема. Буквально на днях «Независимая газета» недавно опубликовала свое расследование очень важное. Число уголовных дел за преступления против государство возросло с 2003 года в 28 раз – вот такая вот статистика. Государственные преступления принимаются по статьям с 285-й по 284-ю уголовного кодекса. И, конечно, самая популярная – это 282-я, по которой тащат уже просто за репосты, за пост в Фейсбуке, за намерение… По сути, многие называют эту статью «За мыслепреступление». А ваше отношение к этой статье? Считаете ли вы, что тоже нужно как-то с ней разобраться?
Г. Резник ― У меня здесь, если помните, незабвенного Аркадия Исааковича Райкина НРЗБ. Я не сторонник отмены этой статьи. Такая норма есть в головных кодексах всех европейских стран. Что нужно сделать? Это норма оценочная. Убрать нужно социальную группу, потому что это понятие, под которую власть у нас — социальная группа, у нас милиционеры – социальная группа.
К. Ларина ― Пенсионеры.
Г. Резник ― Пенсионеры, блогеры…
К. Ларина ― Православные.
Г. Резник ― Абсолютно, да. И конкретизировать таким образом, что по этой норме, безусловно, нужно привлекать, когда есть призыв к насилию по отношению к каким-то религиозным, национальным, расовым группам. И второе: призывы к ограничению прав. Понимаете, да?
К. Ларина ― Тут вообще нет слова «призывы». Тут есть «возбуждение».
Г. Резник ― Призывы… Потому что это и есть возбуждение вражды или ненависти. Европа, в отличие от Америки, которая не знала никаких национальных и политических противостояний – ну, расовая проблема, она немножко отдельная такая – а Европа, она умылась кровью из-за этих деяний. И по этой причине, да, конечно, есть в ряде стран уголовная ответственность, например, за отрицание холокоста. Почему? Да потому что это в контексте каком? Возбуждение ненависти по отношению в данном случае к евреям.
По этой причине эта норма требует филигранного применения. И вот в данном случае маловысокохудожественный профессионализм, соответственно наших судей, он приводит к этому расширительному толкованию.
К. Ларина ― Вот то, о чем как раз говорил Антон Носик, который незадолго до своей скоропостижной смерти подал жалобу в Конституционный Суд, как раз жалуясь на расплывчатость формулировок этой статьи, то по ней, по сути, можно брать кого угодно и за что угодно. Но Конституционный Суд отказал, сказал: «Нет, нет здесь повода для критики».
Г. Резник ― Здесь ситуация вот какая. Я не знаю, почему Конституционный Суд… Он вынес определение…
К. Ларина ― Да.
Г. Резник ― Отказное определение.
К. Ларина ― Отказное.
Г. Резник ― Ну, что вам сказать. Я полагаю, что Конституционный Суд он выносит постановление, а определение бывает с так называемым позитивным содержанием, и вот эти определения с позитивным содержанием нередко бывают важнее постановления. Что указывает Конституционный Суд… Кстати, как по Дадину…
К. Ларина ― Как принять к рассмотрению жалобу.
Г. Резник ― Знаете, честно говоря, я просто не знаю, за этим не следил. Суд обычно говорит так: «Норма конституционна, но ее надо применять…».
К. Ларина ― Это вот, когда было по Дадину как раз…
Г. Резник ― Да.
К. Ларина ― Ну, все равно, практически отменили…
Г. Резник ― Ксения, Конституционный Суд в данном случае он просто уничтожил эту норму. Ее нельзя применять. Мне представляется, что по этой норме все-таки Конституционный суд должен был признать, что эта «социальная группа», она там не пришей кобыле хвост, по которую практически всё можно подвести.
А что касается возбуждения национальной розни, что касается возбуждения религиозной розни… Ну, давайте представим себе: отменим действие 282-й. Есть абсолютно националистические, нацистские произведения. Ну давайте, главари фашистского рейха. Давайте представим себе «Майн Кампф». Что это означает? Это означает, что если это разрешается – может быть Реклама. Я прямо вижу такую рекламу: «Книга, которая перевернула мир!..»
К. Ларина ― Генри Маркович, это очень опасный и тонкий лед, — скажу я вам так.
Г. Резник ― Это тонкий лед…
К. Ларина ― Потому что зайдите в Дом книги – и вы увидите такие книги, которые там затмевают всё. Там один Стариков стоит на этих полках. Абсолютно, как мне представляется, книги, которые возбуждают ненависть и вражду.
В. Дымарский ― И памятные доски.
К. Ларина ― И памятные доски, от которых вы бежите – памятные доски мемориальные сталинские…
Г. Резник ― А почему?.. Они ничего… они увековечивают память душегуба… что вам сказать… — преступника. Он не возбуждают ненависть. Не надо наводить тень на плетень.
К. Ларина ― Они возбуждают любовь к лидеру нации, к вождю.
Г. Резник ― Скажите, пожалуйста, то, что значит, у нас лежит там труп… уж не знаю, что там лежит… за это время – чего он возбуждает?
В. Дымарский ― Мощи лежат.
Г. Резник ― Мощи. Значит, мощи абсолютно возбуждают некоторых людей на то, чтобы прославлять светлое коммунистическое прошлое, а может быть, и будущее, кто его знает.
К. Ларина ― Но, тем не менее, Виталий прав, когда он сейчас тут упомянул общественное мнение. Оно как раз на стороне Иосифа Виссарионовича Сталина.
Г. Резник ― Наплевать большинству на Сталина. Сталин – это нынешняя форма общественной критики.
К. Ларина ― Это правда.
Г. Резник ― Так устроена общественная психология. Она персонифицирует и победы и беды.
В. Дымарский ― А чего не Ленина тогда?
Г. Резник ― А он не успел. Он же почил-то… чего там – в 24-м году, а в 22-м году он от дел отдалился – не успел. Я думаю, что, наверное, они бы в соучастии творили свои дела, потому что Сталин лучший ученик, безусловно, Ленина. Хотя, кто его знает. Ленин все-таки был… трудно сказать, поинтеллигентней – пообразованней. И неизвестно, во что бы вылился НЭП. Мы не можем сейчас, собственно говоря, заглянуть череп, мозговую коробку этого Ильича и думать, что дальше…
К. Ларина ― Можно я задам последний вопрос. Учитывая все вышеизложенное, эта репрессивная машина, которая все накатывает, разгоняется и разгоняется – не уничтожает ли она вашу профессию?
Г. Резник ― Нет. Я адвокатам говорю относительно того, что вот будете предаваться этим настроениям – «ничего сделать нельзя», «ничего мы не можем», «все заранее решено» — уходите из профессии. И в этой ситуацию не единичны победы адвокатов, успехи адвокатов. Если не оправдание, то, извините, условное. Если избрание меры пресечения, то, скажем, на третьем, четвертом месяце, предположим, это не продлевается. Что вам сказать… НРЗБ Великой нашей слабостью вы спасли нам не жизнь, но гордость.
К. Ларина ― Генри Резник. Спасибо большое! Программа «2017».
Источник: Эхо Москвы, 21.07.2017
Фото: Михаил Метцель / ТАСС
