 |
|
 |
|
|
|
|
Зоя Светова, Сергей Кривенко, Александр Черкасов, Елизавета Маетная, Глеб Яровой – об победе над абсурдным обвинением
Глава карельского "Мемориала" Юрий Дмитриев оправдан по статьям о развратных действиях и изготовлении детской порнографии, сообщает издание "Медиазона". За правозащитником сохранено право на реабилитацию.
При этом Дмитриев был признан виновным в хранении оружия из-за найденных у него при обыске фрагментов ружья. Ему назначено ограничение свободы сроком на два с половиной года. В России такая мера наказания сопоставима с домашним арестом и обязывает осужденного регулярно регистрироваться в надзорном органе. С учетом времени, которое Дмитриев провел в СИЗО, срок ограничения его свободы составит 3 месяца.
Сторона обвинения требовала приговорить Юрия Дмитриева к 9 годам колонии строгого режима. Защита настаивала на полной невиновности историка. Сам правозащитник заявил в своем последнем слове, что не признает вину.
Главу карельского "Мемориала" арестовали в декабре 2016 года. Поводом для возбуждения дела против историка стали фотографии обнаженной приемной дочери, которые тот хранил на компьютере. 2 марта 2017 года ему предъявили обвинения в развратных действиях, незаконном приобретении оружия и фотосъемке в отношении лица, не достигшего четырнадцатилетнего возраста. Защита настаивает, что фотографии Дмитриев делал, чтобы фиксировать физическое развитие девочки.
В конце января правозащитника выпустили под подписку о невыезде.
Ситуацию обсуждают правозащитники Сергей Кривенко (координатор правозащитной инициативы "Гражданин и армия", член Московской Хельсинкской Группы, член правления общества "Мемориал"), Александр Черкасов (председатель совета ПЦ "Мемориал"), журналист Зоя Светова.
Сергей Кривенко: Юра Дмитриев – уникальный человек. Темой репрессий у нас в стране занимается мало людей, но все-таки занимаются. И поисковиков довольно много. И в архивах сидят люди, и Книги памяти издаются в каждом регионе. Но он сочетал в себе оба качества – он и поисковик, и архивист. Его характерной чертой было то, что не только Книги памяти издает, публикует и работает в архивах, имена из забвения вытаскивает, он хотел показать, где они лежат.
Александр Черкасов: Действительно, нет такого места, специального фонда, где собраны все места. Юрий Дмитриев сам сказал, что 30 лет он шел по этой дороге. И это важно не только для Карелии, это важно для всей России. Именно поэтому такая кампания общественной солидарности.
Зоя Светова: Я хотела бы напомнить, что адвокат Дмитриева Виктор Ануфриев в самом начале этого дела говорил о том, что вполне возможно, что обвинение по порнографии будет снято, но останется обвинение по так называемому ржавому ружью, хранение которого Дмитриеву инкриминируют. Очень часто в уголовных делах в России бывает так, что как бы специально статью инкриминируют человеку для того, чтобы потом уйти от более серьезной статьи, и человека осудили за то, что он уже отсидел, и за другую статью.
Владимир Кара-Мурза-старший: Александр, когда вы заподозрили, что это дело заказное?
Александр Черкасов: С самого начала было понятно, что не просто так копали под Дмитриева. Обстоятельства изъятия улик, то есть изъятия с компьютера, который стоит дома, не подключен ни к чему, - вдруг приходят и изымают фотографии, которые объявляют порнографическими. Значит, имело место незаконное проникновение в жилище, и там это как-то нашли. А уж как было это незаконное проникновение, как участковый вовремя Дмитриева выманивал из дома и так далее... В общем, какие-то обстоятельства дела были известны практически с самого начала.
Да и личность Дмитриева, и обстановка, вокруг него складывавшаяся в предыдущие годы, его высказывания не только по его главной теме, по делу жизни – по поиску жертв сталинского террора, но и по актуальной политике сделали его "нежелательным лицом" для местных властей. Он был "удобным" объектом для такой фабрикации в регионе, где найти "врага народа" тяжело. Все было один к одному.
Владимир Кара-Мурза-старший: Сергей, какие действия, какая работа Юрия Дмитриева могла раздражать правоохранительные органы или властей предержащих?
Сергей Кривенко: Власти – это понятие многогранное. А работа Дмитриева в деле увековечивания памяти жертв репрессий, в деле мемориализации Сандармоха, мест расстрела 30-х годов прошлого века, она до 14-го года пользовалась поддержкой республиканских властей. Он до сих пор входит в республиканскую Комиссию по реабилитации. Он получил в 16-м году грамоту в связи с 60-летием от правительства Республики Карелия за свою многолетнюю работу в деле увековечивания памяти.
Скорее всего, он стал неугодным местным силовикам, которые после 14-го года очень активно ищут внешних и внутренних врагов у нас в стране. Наверное, Дмитриев был для них очень удобной приманкой.
Владимир Кара-Мурза-старший: Зоя Феликсовна, как вы считаете, прекратится ли на этом уголовное преследование Юрия Дмитриева? Они недовольны приговором?
Зоя Светова: Я не слышала, чтобы прокуратура обжаловала приговор. По идее, должна обжаловать. Ну, это такое ритуальное действие: когда выносят не тот срок, который хочет прокуратура, они обжалуют.
Что касается другого уголовного преследования, я думаю, что в ближайшее время должны от Юрия Дмитриева отстать правоохранительные органы.
Владимир Кара-Мурза-старший: А чувствуется ли, что в последнее время работа "Мемориала" раздражает наших силовиков?
Зоя Светова: По-моему, это уже достаточно давно. С тех пор, как "Мемориал" стал "иностранным агентом", мы видим, как работа этой организации раздражает. Два года назад был конкурс детских школьных сочинений в Москве, в здании Дома кино, туда пришли какие-то странные люди – то ли это были НОДовцы, то ли какие-то фашиствующие экстремисты, которые обливали участников этой церемонии зеленкой, мочой, в общем, вели себя достаточно агрессивно. Это было проявление отрицательного отношения к работе, к замечательному школьному историческому конкурсу, который уже много лет проводит общество "Мемориал".
Правозащитника, главу чеченского филиала общества "Мемориал" Оюба Титиева сейчас посадили по совершенно сфальсифицированному делу о хранении наркотиков. То есть постоянно что-то происходит. Избили в Дагестане сотрудника общества "Мемориал". Все время слово "Мемориал" произносится в отрицательном ключе.
С другой стороны, совершенно гениальная, на мой взгляд, акция "Возвращение имен", которая проходит 29 октября на Лубянской площади. По-моему, туда приходят представители государственной власти. Я видела там уполномоченного по правам человека. То есть это разрешенная акция. Недавно открывали памятник жертвам сталинских репрессий. И мы писали о том, что это было неприлично, потому что там не было Юрия Дмитриева. Он, конечно же, должен был быть на этой церемонии, потому что это один из самых выдающихся людей, которые занимались жертвами сталинских репрессий.
Владимир Кара-Мурза-старший: Глеб, вам не кажется, что какая-то нездоровая обстановка сложилась вокруг "Мемориала", особенно в ваших краях? Преследования на этом не закончатся?
Глеб Яровой: Не кажется, а у меня есть уверенность. Мы следили за тем, как развивались все эти события вокруг дела Юрия Дмитриева. Мы же понимаем, что это не в день ареста началось, была определенная подготовка. И статьи в средствах массовой информации появились про то, что, может быть, в Сандармохе не те люди лежат, о которых пишет "Мемориал", а может быть, "Мемориал" специально пытался именно репрессированных искать, а в Сандармохе, возможно, лежат еще и замученные финнами в финских лагерях во время войны бойцы Красной Армии. И постепенно такая атмосфера в прогосударственных СМИ привела к тому, что начали "Мемориал" обвинять в том, что они делают неправильные вещи, не те акценты ставят. И фильмы, в том числе, на "России 24", которые выходили сразу после ареста Дмитриева, куда и материалы дела сливались. И посыл был такой: "Посмотрите, педофил Дмитриев в "Мемориале" работает. Да и все они там - извращенцы". Да, это совершенно очевидные вещи.
Вопрос в том, будут ли продолжаться какие-то преследования. Сегодня я в суде смотрел на то, как вели себя журналисты НТВ, насколько нагло, бесцеремонно (ну, в их стиле) они себя ведут, какие вопросы задают и Дмитриеву, и другим присутствующим. Понятно, что они на этом не успокоятся, и это будет продолжаться. В этом сомнений нет. А конкретные их планы никому не известны.
Владимир Кара-Мурза-старший: Елизавета, чувствовалась ли предвзятость суда, который вел дело Юрия?
Елизавета Маетная: Я задавала этот вопрос Юрию Алексеевичу, когда брала у него интервью. Я приехала перед оглашением приговора. Я спросила: "Как вы считаете, судья внимательно вас слушает? Он на чьей стороне?". И Юрий Алексеевич говорит: "Почему-то многие решили, что судья – это наш враг. Поначалу так и казалось, потому что наши ходатайства отклонялись, какие бы экспертизы мы ни заявляли, их не принимали". А по мере слушания дела ему показалось, что она более внимательна, что она понимает абсурдность выдвинутых обвинений.
Судья же должен быть над схваткой, он должен и позицию обвинения изучить, и позицию защиты, и материалы дела, и свидетелей заслушать, и вынести справедливый приговор. И Юрий Алексеевич, доброй души человек, еще не зная о том, что его ждет, внутренне будучи готовым к тому, что, скорее всего, его посадят, зная статистику оправдательных приговоров в российских судах, которая давным-давно уже меньше процента, он все равно сказал: "Я сужу о людях по их делам, а не по их словам и не по чьим-то мнениям".
Вся предыдущая статистика по приговорам этой судьи была не в пользу, скажем так, Дмитриева и рассматриваемого дела. Она была с обвинительным уклоном, причем практически всем давали по максимуму. Поэтому то, что сегодня произошло в Петрозаводском суде, - это большая радость для очень многих людей - не только для семьи Юрия Алексеевича, но и для тех, кто его поддерживал, а это тысячи людей.
Владимир Кара-Мурза-старший: Давайте послушаем заявление Юрия Дмитриева, которое он сделал накануне суда в надежде на справедливое разрешение этого конфликта.
Юрий Дмитриев: Иногда мне кажется, что судья где-то внутри себя понимает всю абсурдность этого процесса. Но почему-то все априори записали судью во враги. Не знаю... Я сужу о людях по их действиям, по их поступкам, а не по тому, что от них, может быть, можно ожидать или нельзя ожидать.
Если закрывают, я буду потихонечку продолжать работать даже там. Я на всякий случай приготовил материалы по "Сегеже", которая меня, очевидно, ожидает. У меня в свое время были подготовлены материалы для книжки "Сегежа в сумраке былого", буду там над ними работать, выпущу книгу. Тюрьма - это не значит, что совсем уж закрыто все. Птички летают, забор стоит... Даже если меня закроют на сколько-то лет... Ну, больше года я, наверное, вряд ли просижу – вытащат, все равно же вытащат. Не так, так по-другому.
У каждого из нас есть какой-то крест в жизни, какая-то дорога, по которой мы должны пройти. Мне, я считаю, здорово повезло - я эту дорогу нашел. А о том, что я нашел ее, я понял лет, наверное, чуть больше десяти назад, хотя иду по ней уже 30 лет. Ну, вот как-то так.
Владимир Кара-Мурза-старший: Александр, можно считать, что этот эпизод завершился благополучно? Или вы далеки от успокоения?
Александр Черкасов: Во-первых, мы не знаем, будет ли прокуратура обжаловать приговор. Во-вторых, возможно, еще придется побороться, потому что все-таки по одной из статей Дмитриев осужден, и придется побороться за его права как приемного родителя, может быть.
Владимир Кара-Мурза-старший: Могут лишить?
Александр Черкасов: Осужденному нельзя. Наши "доброжелатели" из органов могут прицепиться и к тому, и к этому. То есть расслабляться рано, но радоваться можно.
И мне интересно, что будет с теми, кто фабриковал это дело? Их радостно забудут? Или с теми журналистами, которые делали на "России 24" и в других местах подделки, где поливали грязью Дмитриева. Что, они подойдут к зеркалу и плюнут себе в лицо? Нет, они будут работать дальше. Вся эта машина существует, и она имеет некоторую инерцию. Так что бой выигран, но дело продолжается.
Владимир Кара-Мурза-старший: Глеб, по обстановке, которая создалась после суда и вокруг этого процесса, не успокоится сторона обвинения?
Глеб Яровой: У них существуют свои правила игры, которые они любят нарушать. Но все-таки обжалование прокуратурой того решения суда, который с их позицией не согласился... Ведь прокуратура, несмотря ни на что, требовала 9 лет строгого режима. Поэтому сомнений у меня нет в том, что прокуратура пойдет это решение в Верховном суде обжаловать. Другое дело, что, наверное, у них не очень много шансов на то. Сегодня адвокат Виктор Ануфриев сказал: "Дайте три дня нам подумать, им подумать". Я думаю, что через три дня будет понятно, кто куда пойдет и что будет обжаловать. Скорее всего, обжалование будет. Конечно, прокурор никаких комментариев не давала, а сегодня убежала через "черный" ход.
Елизавета Маетная: Мне кажется, прокуратура все-таки должна быть удовлетворена решением суда. Оно получилось, так скажем, Соломоновым. С одной стороны, обвинительный приговор есть – за ржавое ружье, за часть оружия. С другой стороны, по "подлым" статьям, как их называет Дмитриев и люди, которые его знают, он полностью оправдан. Если бы прокуратура была настроена решительно, не согласилась бы с тем, что Дмитриева отпустили под подписку о невыезде в конце января. Его же отпустили за два месяца до оглашения приговора. Они тогда не стали это опротестовывать. Поэтому, может быть, прокуратура не будет на этом настаивать.
Владимир Кара-Мурза-старший: К сожалению, у нас есть немало примеров, когда уже оправданного человека... Например, Григорий Пасько. Его уже выпустили, он пытался свое дело опротестовать, так ему еще "вкололи" четыре года. И он еще четыре года досиживал.
Елизавета Маетная: Ну, разные дела все-таки.
Сергей Кривенко: Если человека хотят закрыть, как сейчас Титиева, подбрасывают что-то. Дмитриеву могли с самого начала подбросить какую-нибудь старую гранату или еще что-то, потому что он поисковик, он ногами исходил всю Карелию, а в Карелии были бои. Естественно, он мог там что-то найти, дома хранить, и это можно было бы обнаружить. Но они избрали совершенно наглый, беспринципный и хамский ход, который направлен не только на закрытие Дмитриева, но и на дискредитацию его и "Мемориала", обвинив его в педофилии. Потому что это обвинение для всех, кто знал Дмитриева, кто видел отношение Дмитриева с приемной дочерью, эти обвинения - за гранью добра и зла. Скорее всего, цель – дискредитация.
Но они не рассчитали и не понимали то дело, чем занимается Дмитриев. Нельзя было трогать Сандармох – то место, где были расстреляны десятки тысяч граждан Советского Союза. Сандармох был обнаружен в 97-м году, а искали его с начала 90-х, когда выяснилась история с Соловками, с пропавшим этапом, тысячи человек. Мемуары же сохранялись, и эта история гуляла, что осенью 37-го года баржи грузились, народ уходил, и с тех пор больше его никто не видел. Истории были, что затонули баржи, их там всех потопили. Историки искали, куда делись эти люди.
А в начале 90-х стали приоткрываться архивы. Вдруг в Архангельском УФСК в 93-м году обнаружились протоколы расстрелов этапа, 1111 человек. Потом еще добавились другие. Но было непонятно, куда они вывезены. Потом в Ленинградском ФСБ обнаруживаются другие документы. И цепочка восстанавливается.
Потом Иван Иванович Чухин, карельский историк, депутат Госдумы, друг и соратник Юрия Дмитриева, обнаруживает в архиве Петрозаводского ФСБ уголовное дело по обвинению капитана Матвеева, непосредственного участника расстрела соловецкого этапа, который людей расстреливал в Сандармохе. Которого через полгода после расстрела - в мае 38-го года - обвинили в превышении должностных полномочий. Потому что он не только расстреливал, но еще и избивал их перед расстрелом. Специально были вырезаны огромные палицы. Тем самым он нарушил социалистическую законность.
Александр Черкасов: Это было даже хуже, потому что это был не только "эксцесс исполнителей". Шондыш и прочие участники расстрельной команды Белбалтлага под конец потеряли человеческий облик. Но тут это было гениальное решение тех, кто выполнял приказ. Матвееву в 37-м году поручили расстрелять 1116 человек, но не дали для этого ничего. Ему не дали автомобиля, ему дали покрышки для автомобиля, чтобы он на месте взял автомобиль на время за то, что он его этими шинами обует. Ему дали неприспособленные помещения. Лагерь весь из дерева, слышимость идеальная - нельзя здесь стрелять. И что делать? Он пишет об этом в показаниях.
И он придумал одно из строений, где было несколько комнат анфиладой, он спланировал, как это делать. Почему пришлось планировать? Первая группа, которую вывезли на расстрел, они пронесли с собой нож, кто-то разрезал путы из узников. Было нападение на конвой. Всех перестреляли. Но они думали три дня и придумали. Три комнаты анфилады. В первую человека вводят – там происходит последнее, что происходит с человеком, - сверка личности, что это тот, кого будут стрелять. Его там раздевают догола, переводят в соседнюю комнату, потом в третью – и там глушат деревянными колотушками. И по 40 человек грузят в кузов машины. Но дальше сложность. Как-то везли вот так, но завязла машина в песке в деревне Пиндуши, через которую проезжала. И один из оглушенных пришел в себя и начал кричать. И его прикололи специально заготовленной пикой для этого. Сложная работа. Это капитан Матвеев в своих показаниях пишет.
Сергей Кривенко: Он объясняет сотрудникам, которые его допрашивают, почему, с его точки зрения, он не нарушал законность, а организовывал процесс.
Александр Черкасов: И за четыре ночи капитан Матвеев расстрелял 1111 человек. Один умер, четверых отправили на переследствие. Это только один эпизод осени 37-го года.
А что это за люди? Это те, кого приговорили к расстрелу при разгрузке Соловецкой тюрьмы особого назначения. Те, кого советская власть сначала определила на Соловки, а потом, когда лагерь превращали в тюрьму, самых отъявленных "врагов" советской власти перевели в Соловецкую тюрьму особого назначения. Был СЛОН, стал СТОН. И наконец, когда нужно было по приказу 00447 самых закоренелых "врагов", вот их отобрали. А что за люди? Просветитель удмуртский Кузебай Герд, Лесь Курбас, культурный деятель, театр, Украина, священники, офицеры – кто угодно. Основатель советской метеорологии Вангенгейм. Можно перечислять. И этот безграмотный... как он писал в анкете: "Образование низшее, участник взятия Зимнива дворца". Вот он их всех убил. И это только малая часть лежащих в земле Сандармоха.
И Дмитриев – среди тех, кто открыл это место, куда потом приезжали из разных стран – из Польши, Украины – поклониться своим лучшим людям, своей элите уничтоженной. Дмитриев сделал огромное дело, которое объединяло в чем-то разъединенные народы. Все в одно место шли поклониться. И вот против него фабрикуют это грязное дело.
Сергей Кривенко: Сандармох стал народным мемориалом. Надо отдать дань правительству Республики Карелия. Когда в июне 97-го года это место впервые было обнаружено, в прокуратуру сообщили и прислали солдат, вместе с прокуратурой и солдатами вскрыли несколько могил. И там действительно обнаружились останки с простреленными головами. И прокуратура не стала возбуждать уголовное дело по факту массовых репрессий. Сообщила, что в 30-е годы... И правительство Республики Карелия за три месяца, уже в октябре 97-го, к годовщине этого расстрела - 60 лет прошло – проложило дорогу, построили часовню, благоустроили... И с тех пор каждый год проводятся Дни памяти.
И поехали люди, которые узнали... Многие же в Карелии до сих пор не знали. Мы говорим только об одном эпизоде – 1111 расстрелянных заключенных в Соловецкой тюрьме. А там лежат, по крайней мере, 8-10 тысяч и заключенных Белбалтлага, и жителей Карелии. 37 год, репрессии идут. И Финская операция. То есть стреляли граждан Советского Союза, но финнов по национальности. Польская операция тоже дошла туда. Там много украинцев, там цвет украинской интеллигенции, которых до этого арестовали, они долго сидели в лагерях, потом на Соловках, потом в тюрьме, а потом были расстреляны здесь. И для украинцев это место святое, находится в памяти Украины. Там лежат многие деятели украинской культуры, науки, искусства и так далее. Так и для татар – там много из Казани, так и для Азербайджана, много представителей армян. И там стали ставить памятники. Каждая диаспора приезжает и ставит свой местный памятник. Поставили православный крест, поставили католический крест, поставили знак от еврейской общины. То есть этот мемориал стал расти как народный.
Мы в феврале 2017 года проводили заседание выездной комиссии Совета по правам человека по исторической памяти. Сейчас обсуждается идея дальнейшей реставрации Сандармоха, что необходимо сохранить это место не только как память о репрессиях, но он уже сложился как народный мемориал за 20 лет. И это нельзя уничтожить. Там впервые, насколько я знаю, была опробована идея – поставили столбики, и на них стали вешать фотографии погибших. То есть это именно народный мемориал.
И удар, который был нанесен по Дмитриеву... Думали: "Ну, какой-то поисковик, какой-то историк".
Елизавета Маетная: Они просто не знали масштаба его личности.
Сергей Кривенко: И та общественная поддержка, которая сложилась, не случайна. Мало того, что Юра Дмитриев - уникальный человек. Темой репрессий у нас в стране занимается мало людей, но все-таки занимаются. И поисковиков довольно много. И в архивах сидят люди, и Книги памяти издаются в каждом регионе. Но он сочетал в себе оба качества – он и поисковик, и архивист. Его характерной чертой было то, что не только Книги памяти издает, публикует и работает в архивах, имена из забвения вытаскивает, он хотел показать, где они лежат. И вот он ищет места, находит, и он обязательно ищет, кто там. И Сандармох – это тоже уникальное место. Есть списки, кто там лежит.
Александр Черкасов: Нужно понимать, что в Советском Союзе с 20-х годов места, где хоронили расстрелянных, казненных, были одной из самых строго охраняемых государственных тайн. В 37-м году, когда пошел массовый террор, подготовка к исполнению приказа 00447, было приказано определить места для расстрелов и для захоронений, но никуда в центр об этом не сообщали. Не было единого хранилища, где сказано, что в такой-то области хоронят там-то. В 50-е годы, может быть, это можно было выяснить, например, опросив водителей управлений КГБ. Но уже потом получалось, что никто не знал.
И сейчас мы знаем далеко не все, малую часть из мест массовых захоронений. И то, что в 97-м году нашли Сандармох, - это отчасти из показаний Михаила Родионовича Матвеева. 18 километров нужно было вести, и он указал дорогу через деревню Пиндуши. Пошли через сопки – и нашли это место. А ведь во многих областях не знают, где это есть. А тут такое место - в Карелии, Беломорканал, куда отправляли заключенных со всей России, там же и расстреливали на Беломорканале, - место, где эта работа проделана в большей степени, чем в каких-то других. Ну, в Москве известно, еще в каких-то областях.
Сергей Кривенко: Нет, сейчас известно практически все. Только в нескольких регионах неизвестно. Список – более сотни мест по всей стране массового террора. Хоронили и в специальных местах, и на кладбищах. И именно память народа помогла сохранить.
Действительно, долгое время казалось, что стоит достучаться до КГБ, до ФСБ – они откроют архивы и дадут список. Работала комиссия в 90-е годы, когда после коммунистического путча разрешили... в рамках дела по осуждению Компартии 92-93-х разрешили работать в архиве. Смотрели наши коллеги, в том числе Арсений Рогинский, Никита Петров. Потом мы обращались неоднократно в эти архивы. И сейчас, когда президент программу увековечивания памяти... Председатель Совета Федотов несколько раз направлял запросы, и мы получали какие-то куцые ответы от ФСБ. Действительно, нет такого места, специального фонда, где собраны все места.
Александр Черкасов: И это результат работы таких историков, как Юрий Дмитриев. Но он сам сказал, что 30 лет он шел по этой дороге. И это важно не только для Карелии, это важно для всей России. Именно поэтому такая кампания общественной солидарности.
Елизавета Маетная: Несмотря на то, что проделана огромная работа в Карелии, при этом Юрий Алексеевич говорит, что стреляли в Карелии в 26 местах, а знаем мы точно только о семи максимум. То есть только в Карелии колоссальную работу надо провести. А если уж по стране говорить, то это может занять десятки лет.
Владимир Кара-Мурза-старший: Зоя, вам не показалось, что лицемерно прозвучала речь президента при открытии в День политзаключенного, Стены плача...
Зоя Светова: Я не помню той речи. Мне совершенно это было неинтересно. В то время мы были озабочены тем, чтобы Юрия Дмитриева освободили. А речь президента я не слушала.
И что касается суда. Я немножко разбираюсь в том, как в российских судах принимаются решения. Здесь был поставлен вопрос: будет ли прокуратура обжаловать или не будет? Я думаю, что, конечно же, прокуратура будет обжаловать. Я думаю, что и защита Дмитриева будет обжаловать. Но я уверена, что то решение судьи, которое сегодня было вынесено, было согласовано на всех возможных уровнях – и на уровне Верховного суда Карелии, скорее всего, и в администрации президента России. Так что прокуратура знала, какое будет решение, для нее это не было неожиданностью.
Конечно, мы все очень рады и счастливы, что так получилось. Я считаю, что оправдание Дмитриева – это рукотворное чудо, которое стало возможно во многом благодаря усилиям гражданского общества в России. Но я хотела бы напомнить, что адвокат Дмитриева Виктор Ануфриев в самом начале этого дела говорил о том, что вполне возможно, что обвинение по порнографии будет снято, но останется обвинение по так называемому ржавому ружью, хранение которого Дмитриеву инкриминируют. Очень часто в уголовных делах в России бывает так, что как бы специально статью инкриминируют человеку для того, чтобы потом уйти от более серьезной статьи, и человека осудили за то, что он уже отсидел, и за другую статью.
Мне кажется, что решение это было вполне согласованное. И все, что дальше будет происходить, - тут не должно быть особых неожиданностей со стороны прокуратуры. Прокуратура, я думаю, вполне смирилась с тем решением, которое сегодня вынесено. Но она все равно его обжалует.
Владимир Кара-Мурза-старший: Давайте послушаем заявление Юрия Дмитриева, которое он сделал уже после оглашения приговора.
Юрий Дмитриев: С нами считаются, нас слышат и к нам прислушиваются. Так вот, единения, что ли, чуть-чуть бы нам раньше недельки на три – и все было бы совсем по-другому.
- Какие у вас планы? Писать книгу?
Юрий Дмитриев: Работать, работать и работать! Какие у меня могут быть планы? Мне седьмой десяток. Сколько я еще протяну?.. А материалов накоплено столько, что... ну, надо успеть переиздать книгу.
Сергей Кривенко: Есть три основных источника того результата, который сегодня произошел. В первую очередь – это, конечно, мужественная позиция Юрия Дмитриева. Он не признал обвинение с самого начала. С самого начала он заявлял, что это провокация, что он невиновен. И это важно – не поддаться давлению следствия и выдержать. Он выдержал больше года в СИЗО. Может быть, какое-то давление все-таки было, особенно вначале.
Второе - профессиональная работа адвокатов. Адвокат был нацелен на защиту с самого начала. И то, что Зоя Светова сейчас рассказывала, как раз и показывает, что это политический характер дела. Я напомню, в какой очередности появились статьи. Первоначально следствие предъявило обвинение по "порнографии". Сначала было больше фотографий, потом все свелось к 9 фотографиям из огромного массива, который был найден в компьютере. И обвинение основано на результатах сфальсифицированной первой экспертизы. Потом вдруг они понимают, что все это шатко, и добавляются две совершенно непонятные статьи по "развратным действиям". Ну, все на свете бывает. Я знаю Юру Дмитриева давно, всегда был уверен в его невиновности. Но мало ли что в душе у человека таится. Когда мы об этом узнали, у адвоката спросили: "Что за фотографии?". На фотографиях никаких посторонних предметов, никаких посторонних людей, никаких специальных действий, никаких специальных поз. Девочка стоит, он ее фотографировал для контроля, девочка тщедушная. Это первый большой плюс.
Второй большой плюс для Юры с самого начала, что он не распространял. Ни одного факта. Следствию не удалось никаким образом это представить, вытянуть и так далее. Он никому не передавал, в Интернет не посылал, нигде не обменивался, они хранились глубоко в его компьютере, в какой-то специальной папке "Архив. Здоровье дочери". Это позиция Дмитриева. Все-таки он нравственный и честный человек. И когда он не признает, я ему верю. А адвокат грамотно и целенаправленно шел, доказывая абсурдность обвинений.
А потом вдруг появилось оружие. Скорее всего, прокуратура уже понимала, и увидев волну защиты и возмущения, стала думать и еще добавила эту статью. Мы-то думали, что суд покажет свою объективность, ее отбросив, дав наказание по "плохим" статьям. Или, наоборот, если дело пойдет хорошо (как и получилось), она снимет это. Но силовики сейчас у нас в чести, правят бал, ну, нельзя же их по носу слишком сильно щелкнуть. И наверное, такое было решение.
И третье – это общественные действия, общественная кампания. Сложился даже некий штаб в защиту Дмитриева. Хочу назвать московскую киношколу, которая была ядром этого штаба. Это ребята, которые ездили с Юрой в течение 20 лет в экспедиции. А когда видишь человека повседневно, это обвинение становится нереальным, просто хочется бросаться на защиту.
Вот эти три источника, наверное, и сотворили это чудо.
Александр Черкасов: То есть солидарность. Здесь солидарность была. И что-то сформировалось. А есть другие дела. Вот сейчас чудовищное питерско-пензенское дело антифашистов, которых пытками заставили дать показания, очевидно, заранее нарисованные следствием. Что будет с этим делом?
Или дело Оюба Титиева. Оюбу предложили другую статью, тоже не сочетающуюся с его личностью. Спортсмен и мусульманин вряд ли баловался бы анашой, тем не менее такая статья.
Елизавета Маетная: Она как бы классическая - наркотики.
Александр Черкасов: В Чечне уже третье такое сфабрикованное дело. Туда ездят журналисты, кто-то еще приезжал. Но вот еще одно дело, требующее тоже солидарности.
Политзаключенные – это системное явление в России. В регионах России политзаключенным тяжеловато, потому что вся государственная машина в той или иной области, республике против одного человека. И вопрос: тот опыт солидарности, который был в деле Юрия Дмитриева, он будет ли использован в других подобных делах? Это же очень хорошо, что удалось вот так сделать в Карелии. Но в России еще 80 с чем-то регионов. Так что есть некоторая надежда.
Елизавета Маетная: А вы как считаете? Получится?
Александр Черкасов: Это же зависит отчасти от кого-то из присутствующих. То есть это пример, который нужно использовать. Используют же они, к примеру, друг друга, фабрикуя подобного рода дела. В 30-е годы или в 70-е годы в основном сажали по политическим статьям. У государства для этого были политические статьи в Уголовном кодексе, были лагеря для особо опасных государственных преступников. Сейчас в основном сидят по сфабрикованным уголовным обвинениям. И разбираться в этих делах тяжело. Впрочем, и в советское время Арсения Борисовича Рогинского осудили за подделку документов. Двух других диссидентов питерских в 81-м осудили, согласовав это с Центральным комитетом Компартии: одного за гомосексуализм, другого за наркотики. Советская власть и этим тогда баловалась, но теперь это баловство перешло всяческие границы.
А брезгливость публики велика, и на это был расчет. "Мало ли что там, а может быть, мы не знаем". И убедить эту публику, наверное, тоже было тяжело. И тут я назову еще одного человека – Александр Буртин, чья статья о Дмитриеве... А они были знакомы много лет. Это тот случай, когда журналист сделал свое дело. Многие именно под влиянием статьи Шуры Буртина пригляделись повнимательнее. Так что журналисты здесь очень и очень нужны, и не только в Карелии. В общем, это тот опыт, который заслуживает внимания, к большому сожалению.
Владимир Кара-Мурза-старший: Глеб, очевидно, мог бы поделиться этим опытом. Потому что это единственный пока довольно успешный опыт защиты активистами "Мемориала". Правильно я говорю?
Глеб Яровой: Да. Одна поправка: Шура Буртин с Дмитриевым не был знаком. Он приехал в Карелию "с нуля", сделал эту историю за несколько дней, действительно, очень хорошо. С нее началась масштабная кампания.
Деятельность Дмитриева не была никогда публичной, он никогда не был публичным человеком. Его многие знали, но знали те, кто как-то соприкасался с последствиями репрессий, то есть те люди, чьи семьи непосредственно это коснулось в Карелии, у кого родственники похоронены в Сандармохе или в Красном Бору. Но в Карелии эта кампания вовсе не была масштабной или публичной. В общем-то, на защиту Дмитриева здесь встали те люди, которые обществом, скорее, рассматривались как маргиналы: некоторые либеральные журналисты, политические активисты, ребята из штаба Навального, представители украинской диаспоры. То есть общественной кампании здесь не было.
Мы много раз опрашивали людей на улицах, потому что постоянно приезжали журналисты, в том числе зарубежные, и просили помочь: "Давайте походим и поспрашиваем, кто что знает". Некоторая тенденция была такая, что через год после ареста и заключения в СИЗО люди на улицах уже начинали реагировать как-то на имя Дмитриева. Но когда мы стояли в одиночных пикетах в день 60-летия год назад, ко мне ни один человек не подошел, который бы признался в том, что знает, кто такой Дмитриев, сопереживает или еще что-то. В основном кампанию сделали большие и уважаемые люди не из Карелии, журналисты из федеральных изданий в первую очередь, иностранные журналисты. Сюда приезжали на суд представители консульств, американские консулы приезжали.
И у меня возникают двоякие чувства. С одной стороны, мы, которые были внутри кампании по поддержке Дмитриева, чувствовали масштабность происходящего, сплоченность и понимали, что мы движемся в правильном направлении. С другой стороны, эта тема осталась федеральной повесткой, но не карельской. Вот такая особенность.
Владимир Кара-Мурза-старший: Мы об этом и говорим, что надо ваш опыт распространить на те места, где преследуется "Мемориал", и где еще, может быть, готовятся подобные процессы. Пока мы об этом не знаем.
Сергей Кривенко: К сожалению, это будет очень трудно сделать, и вряд ли получится. Потому что защита Дмитриева – это не технология, это искусство.
Владимир Кара-Мурза-старший: Но в каждом конкретном случае можно применять...
Сергей Кривенко: Надо менять всю систему. Что общество притащило из Советского Союза сюда? Поиск "врагов народа", но другими формами, другими методами. Почему-то общество не воспринимается таким, какое оно есть, не идут по пути консолидации, переговоров и так далее. Понятно, для чего это все делается. Но обязательно надо создать "врагов народа", найти, отвлечь внимание общества и так далее. Когда удастся эту порочную практику прекратить, то, наверное, легче всем нам будет жить.
Елизавета Маетная: Мне кажется, следственные органы тоже должны извлечь урок из этой истории и работать тщательнее. То есть не просто придумать закрытый процесс нелепый, в который не поверили сотни людей, не предъявлять доказательства... Можно всегда ссылаться на то, что это тайна следствия, касается несовершеннолетнего ребенка, поэтому никаких материалов не будет. А если они хотят найти "врагов народа", то какие-то реальные дела искать. Но для этого надо уметь работать, а не фабриковать дела.
Александр Черкасов: Но ведь есть и другой опыт – советский опыт. Фриды Абрамовны Вигдоровой, журналиста "Литературной газеты", которая сделала запись суда над Бродским, например. И это было частью защиты Бродского.
Есть разные опыты в прошлом, а теперь есть и опыт в настоящем.
А сейчас давайте порадуемся за Юрия Дмитриева, который на свободе! И по нашему времени такое осуждение, оставление идиотской и смешной, по сути, статьи и оправдание по грязным и лживым статьям – это победа тех, кто в этом участвовал. И за всех них можно порадоваться.
Владимир Кара-Мурза-старший: И это не столь частая в нашей практике победа. Есть еще несколько адресов тревоги и беды, в том числе в Ингушетии. Поэтому мы будем внимательно следить за этими процессами, и будем помогать нашим коллегам, которые ведут неравную борьбу с режимом, я бы сказал, в этих условиях.
Источник: Радио Свобода, 5.04.2018
