 |
|
 |
|
|
|
|
кандидат юридических наук, обозреватель «Новой газеты», лауреат премии МХГ
В воскресенье, 17 декабря, в Москве и «удаленно» прошла традиционная ежегодная встреча российских правозащитников. Еще недавно такие съезды, приуроченные ко Дню прав человека (10 декабря), проводились старейшей и наиболее уважаемой из российских правозащитных организаций — Московской Хельсинкской группой (МХГ) — в гостинице «Космос» в течение 2—3 дней. Но в январе 2023 года МХГ была ликвидирована судом, и ее участники объявили о создании сообщества (без регистрации) — Российской Хельсинкской группы в составе Международной Хельсинкской ассоциации по защите прав человека.
Лев Пономарев из Парижа, Александр Черкасов откуда-то оттуда, Наталия Евдокимова и Елена Шахова из Санкт-Петербурга, Сергей Давидис из Вильнюса, Марина Литвинович и Юрий Чемодуров из Москвы, Роман Качанов из Екатеринбурга, Владимир Жилкин из Тамбова, Татьяна Котляр из Калуги и другие (включая специального докладчика ООН по вопросу о положении в области прав человека в РФ Мариану Кацарову) обсудили, чем им теперь заниматься и есть ли будущее у правозащитного движения в России и в мире.
А это вопрос. Нынешняя встреча, которую организовала бывший исполнительный директор МХГ Светлана Астраханцева и модерировал член правления Дмитрий Макаров, оказывается тем более важным событием, чем меньше возможностей остается у тех, кто продолжает заниматься защитой прав человека в России. Объяснение этого противоречия и новой ситуации требует краткого экскурса в теорию и историю вопроса.
1 августа 1975 года СССР в рамках создаваемой Организации по безопасности и сотрудничеству в Европе (ОБСЕ) подписал «Хельсинкский акт», включавший в себя, наряду с положениями о разоружении и международной торговле (что было крайне выгодно тогдашнему руководству СССР), также так называемую третью корзину, содержащую обязательства по соблюдению прав и свобод человека. В отличие от «победы советской дипломатии на международном уровне» в целом, содержание «третьей корзины» в СССР не афишировалось, но советские диссиденты, среди которых были Андрей Сахаров, физик Юрий Орлов, Лариса Богораз, Людмила Алексеева и другие, создали Московскую Хельсинкскую группу, организовали мониторинг соблюдения прав человека в СССР и издание регулярной машинописной «Хроники текущих событий». За это они были подвергнуты репрессиям, но в 1989 году МХГ в России была воссоздана.
В этом было и известное лукавство Людмилы Михайловны, и мимикрия еще советских времен, но также и доля правды — до тех пор пока такая деятельность (при президенте Ельцине) не встречала противодействия со стороны государства. Однако эта уловка не могла обмануть администрацию Путина: защита прав человека все более превращалась в борьбу не за власть, но по сути против власти — поскольку их попрание превращалось в систему и даже в краеугольный камень особой российской «государственности». Первой жертвой законодательства об «иностранных агентах» стали именно правозащитные НКО, что заставило, в частности, МХГ отказаться от иностранного финансирования и значительно сократить размах своей деятельности.
Под термином «права человека» в Хельсинкском акте, как и во Всеобщей декларации прав человека ООН 1948 года, как и в Европейской конвенции о защите прав человека и основных свобод, к которой РФ присоединилась в 1998 году, подразумеваются именно политические права — в первую очередь свобода слова, собраний, совести (убеждений), передвижения и право на справедливый суд. В отличие от Европейской конвенции, Хельсинкские соглашения, как и Декларацию ООН, Россия не денонсировала — впрочем, и выход из Совета Европы в 2022 году в правовом смысле не освобождает государство от соблюдения прав и свобод граждан, закрепленных в неизменяемой главе 2 Конституции РФ.
Ликвидация МХГ, Сахаровского центра и правозащитного центра «Мемориал» фактически поставила защиту прав человека в РФ вне закона — многие из тех, кто принял участие во встрече 17 декабря, сами лишены политических прав и возможностей официально обращаться в государственные органы: объявлены «иностранными агентами» или потенциально причастными к деятельности «нежелательных в РФ организаций». Политическая власть объявила доктрину прав человека инструментом вмешательства во внутренние дела России со стороны растленного «Запада» — пропаганда активно педалирует расцвет «политкорректности» в отношении ЛГБТ, что шокирует значительную часть консервативного российского общества (допустим, с умеренной оценкой такого перекоса я, как человек из 70-х, даже согласен).
Между тем аргумент о «вмешательстве во внутренние дела» лукав: рассуждая от противного, невыезд кемеровских полицейских по вызову соседей девушки, убитой в 2020 году будущим участником СВО Владиславом Канюсом, в такой логике надо рассматривать, видимо, как правомерное «невмешательство во внутренние дела». Иногда вмешательство со стороны оправданно, тем более что приоритет прав человека перед национальными законами закреплен в международных актах, под которыми де-юре стояла и стоит подпись РФ. Такой приоритет и есть стержень доктрины прав человека, закрепленный соглашениями наиболее развитых стран после победы над фашизмом.
С другой стороны, российское государство старается перехватить правозащитную повестку, как оно это делает по отношению ко всем движениям, способным привлечь сторонников. Изменения, происшедшие в составе СПЧ, в активности уполномоченных по правам человека в регионах и в составе ОНК (общественных наблюдательных комиссий, члены которых по закону допущены в места лишения свободы), «компенсируются» усилением внимания — во всяком случае на уровне риторики — к так называемым социальным правам граждан.
Забота о «социальных правах», к которой был приучен не только выживший, но ставший еще более зависимым от подачек из бюджета «хомо советикус», широко используется в пропаганде (включая ожидаемую предвыборную), но на самом деле здесь подмена терминов.
«Социальные права» — не более чем обязательства государства, которые оно должно выполнять по отношению к своим гражданам без какого-либо давления со стороны правозащитников и тем более международных организаций.
Именно так эти гарантии рассматриваются на «растленном Западе», где социальные вопросы начиная с конца XIX века никогда не уходили из законодательной повестки, а, например, в нацистской Германии рассматривались даже как приоритетные.
Права человека и социальные права — просто разные институты, и их противопоставление друг другу — демагогия. Между тем, на мой взгляд (хотя я ни разу не правозащитник), именно увлечение со стороны традиционных правозащитных организаций защитой социальных прав на фоне возрастающих рисков реализации прав политических — и привело к тому кризису и падению интереса к нему со стороны молодежи, которые российское правозащитное движение переживало в последние годы. На поле социальных гарантий частные лица не могут (и не должны) конкурировать с государством, хотя правозащитники могут и должны уличать последнее в неисполнении им социальных гарантий.
В доктрине прав человека важны оба члена формулы: не только права, но и «Человек», его индивидуальная личность. Эта доктрина восходит к христианству с его вниманием к Человеку, чему РПЦ, обслуживая Кремль, противопоставляет принцип соборности. Но и тут шулерство: российские религиозные мыслители, в отличие от общинности и круговой поруки, «соборность» трактовали как такую общность, которая не растворяет личности и не отрицает их особенности (они существуют «нераздельно и неслиянно»).
Есть индивидуальные особенности, которые в значительной мере обусловлены рождением в той или иной стране в то или иное время (на самом деле — социализацией в той или иной культуре). Можно говорить и о сумме отдельных человеческих воль, которую выявляет честное и осознанное голосование. Но не существует коллективных субъектов: «русские», «немцы», «пролетариат», «католики» и т. д., которыми оперируют политики-популисты и пропагандисты. Это фикция, опасность которой ХХ век продемонстрировал, как никакой прежде.
Источник: Новая газета
